Навязчивой идеей, манией, о которой никому не рассказать, ты приходишь ко мне по ночам.
А я привык уже склоняться и отступать.
Нет, не могу к этому привыкнуть, всё равно где-то в глубине души стремлюсь к облачению твоего смутного образа в неведомую плоть и кровь, и больше всего - к завоеванию, к тому, чтобы подчинить.
Знаешь, ты из тех, кого мучительно хочется подчинить, заставить склониться, потому что слишком стойкая, окружённая ореолом силы и уверенности.
Но всё же я отступая, оставляя где-то на грани сознания уверенность, что я мог бы, прогоняя мысли о том, что ты по-своему уже отвергла меня, потому что сочла слабым, из тех, о кого можно только вытирать ноги.
А я вижу тебя ночами, распластанную на постели, ещё не до конца подчинённую, но уже наполовину покорившуюся и даже понимающую в глубине души, что с этого пути тебе не сойти.
Мои мнения о людях, мои образы тают, иногда мне кажется, что в тихой довольной усталости остались сущие капли того, что составляло меня прежнего и всегда останется отражением моей души.
И приходишь ты, оживляя и дразня, как будто показывая, что именно за той гранью и в той борьбе настоящая жизнь, от которой я отказался.
Но я снова молчу, и с нетерпением и разочарованием внутри жду этих ночей.
Дух борьбы, который так влёк меня - одно из наивысших удовольствий, точка отсчёта.
Ты - просто мысли, разрозненные грани несуществующего.
Успокой мою душу тем, чтоб твой образ угас.