Вкус поражения, как будто давно забытый, заставляет трепетать спрятанные глубоко внутри.
Бессилие, вызванное разрушением ещё одной иллюзии, не позволяет ухватиться за тени открывающихся возможностей, погружает в безысходность, тёмную, наполненную голосами живущих в других мирах.
Может быть там, за границей моего больного восприятия, у них есть что-то общее, какие-то нити понимания или хотя бы возможность слышать друг друга.
А я заперт в своём отчаянии, и старательно проверяю замки, вдруг ведь недруг.
Введённый в заблуждение открытой эпатажной откровенностью, я верил в то, чего не бывает.
Наверное, глядя на твои публичные мысли, я видел то, что хотел видеть - может быть, извращённые и искажённые больной психикой, но тем не менее те же картины, что открываются мне.
Эта наивность растает вместе с теми заблуждениями, которые острыми осколками до сих пор режут мне пальцы.
Так странно, я пару вечностей отрекаюсь, отрицаю, противоречу, и в то же время все эти годы не могу избавиться от своей внутренней самоуверенности, отказываюсь признать своё ничтожество, возвышая себя мысленно над подавляющим множеством созданий. И иногда становится слишком больно от рушащихся иллюзий, уже не всемогущества, но до сих пор - превосходства.
Я ощущаю то, чего не ощущать не хочу, я осознаю свою тюрьму плоти слишком непослушным инструментом и с размаху бросаюсь в удивительно упёртую уверенность, приподнимаюсь в борьбе, с упрямством, которое можно принять за оптимизм.
Слышишь, как я отказываюсь остановиться, когда подо мной трещит и ломается хрупкий лёд надежды?
Если бы я смог разорвать круг бешеной гонки и отдаться опустошению, я сделал бы ещё один шаг в глубину мутной тины, в которой устало бултыхаюсь, согретый знанием, что там, вверху, есть кристально чистая вода и прозрачное небо, в котором можно летать.